«Наша задача — помочь соседям»
На этой неделе курская Суджа встала в один ряд с белгородскими Шебекино и Грайвороном: еще один приграничный город, покинутый жителями из-за боевых действий. Но ситуация здесь намного серьезнее — не диверсионный рейд, а полноценное наступление украинской армии. До сих пор неизвестно, что происходит в Судже и чей над ней флаг. Корреспондент “Ъ” Александр Черных попробовал проехать к городу, но лишь убедился, что трасса смертельно опасна из-за украинских дронов. Вернувшись в Курск, он поговорил с беженцами из Суджи — и узнал, что они думают о ситуации в приграничье.
Утром четверга Суджа была плотно накрыта «туманом войны». Кто контролировал город, какая в нем обстановка, остались ли там вообще люди — точных сведений не было ни у кого. Первый же таксист легко согласился съездить из Курска в сторону Суджи: «Я пару дней назад рыбачил в тех краях, все было спокойно». А вот полицейский с блокпоста на шоссе мрачно предупредил: «Я бы на вашем месте дальше не ехал. Украинские дроны довольно близко летают».
Дорога за КПП была практически пустой — только иногда в сторону Суджи на большой скорости пролетали легковушки. И ни одной машины обратно.
Первый подбитый дронами автомобиль мы увидели на повороте к деревне Нижнее Гридино (примерно 60 км от Курска). Джип был полностью раскурочен. Через несколько минут мы заметили улетевшую в кювет белую «Ниву» — тоже с повреждениями от атаки дрона. Еще пара сотен метров — и еще один разбитый джип, прямо у поклонного креста. Асфальт усыпан стеклянной крошкой, рядом валяется оброненный шлепанец. Наконец, у села Большое Солдатское (70 км от Курска, 25 км от Суджи) мы увидели сгоревшую белую легковушку. Удар был нанесен недавно — остов еще дымился. Тут таксист не выдержал и резко развернул машину в сторону Курска: «Это уже не рыбалка, блин, тут погибнуть можно в любой момент». Не буду врать — я обрадовался его решению.
«Совершенно неординарная ситуация»
С Ольгой Дмитриевной Устиновой мы познакомились случайно, у гостиничной стойки. Я заселялся, а ухоженная пожилая женщина расплачивалась за номер — и упомянула, что собирается возвращаться в Суджу. Это меня потрясло — я еще не отошел от увиденного на трассе. «Вообще я и не собиралась уезжать из города. Но вчера не выдержала и решила сообщить областной администрации, какая у нас ситуация и в чем нуждаются люди,— спокойно объяснила Ольга Дмитриевна.— В Судже меня называют общественным деятелем. Но я просто неравнодушный человек, активный горожанин, не больше и не меньше. Я просто не могу спокойно смотреть, когда происходят какие-то безобразия. Поэтому мы с мужем приехали, подали заявление в приемную губернатора (врио губернатора Курской области Алексей Смирнов.— “Ъ”), переночевали и вечером поедем обратно». Я попросил ее рассказать, что в эти дни происходило в Судже.
— Последнее время у нас часто объявляли воздушные тревоги, угрозу БПЛА и так далее. Иногда даже были слышны взрывы с границы. Но в ночь на 6 августа произошла совершенно неординарная ситуация. Примерно в три часа ночи объявили тревогу — и тут же начался массированный обстрел Суджи и приграничных сел. И все это продолжалось в течение почти трех часов.
Как затихло — мы с мужем сразу поехали в Курск, чтобы купить электрогенератор. Мы и раньше это обсуждали, но как-то руки не доходили — мы надеялись, что ситуация будет стабильной и ничего подобного не будет допущено. В общем, купили его и вернулись обратно.
— Какие разрушения тогда были в городе?
— Из того, что мы видели,— по центральной улице Ленина было разрушено два многоквартирных дома. Попали в дом довольно старый, построенный в советское время,— его в городе называют «обкомовский». В администрации выбито было только одно окно, больше ничего. Сильно повреждено было здание прокуратуры. Еще бывшее здание санэпидемстанции повреждено. Вот это то, что я сама видела, про другие районы сказать не могу.
Мы вернулись и запустили во дворе генератор. Он громко работает, тарахтит — и на шум начали соседи приходить. В городе к тому времени исчезли вода, свет и связь. А у меня благодаря генератору можно было и новости попробовать посмотреть, и с родными связаться.
Мобильная сеть не ловилась, но у меня с прошлых времен остался стационарный телефон. Я еще давно решила, что плата за него не такая большая, пусть будет на всякий случай. И благодаря этому была связь даже под обстрелами.
Я соседям об этом сказала, кому могла,— они по цепочке передали, что у меня есть телефон. И весь день к нам приходили люди, знакомые и незнакомые, с целью дозвониться до родных. Потому что, повторяю, связи не было никакой. И дозвониться до телефона 112 в такой критической ситуации не представлялось возможным.
Люди звонили родным, те звонили в 112, оставляли заявки на вывоз, на оказание помощи — но все это было как в пустоту. Телефоны 01, 02, городской администрации — нигде не отвечали. Я дозвонилась только до аварийной службы Суджанского района — они мне ответили: «Мы ситуацией не владеем, ничего не знаем». Ну это понятно — там сидит обычный оператор, такой же житель города. Конечно, он ничего не знает и никаких распоряжений не получал. Вот так мы оказались предоставлены сами себе.
— Эвакуации не было?
— Слово «эвакуация» в Судже просто не звучало — ни 6, ни 7 августа. Если мне не верите — почитайте наши паблики или комментарии на странице губернатора. Люди с утра 6 августа выбирались из города сами, на личном транспорте, я подчеркиваю это. Централизованной эвакуации у нас не было. Когда мы 7 августа уехали, то видели за Большим Солдатским несколько зеленых автобусов. Возможно, они там ждут людей для эвакуации. Но как об этом узнать, если нет связи? Как до этого места добраться людям, у которых нет своего транспорта? Старики, инвалиды — как им быть? У меня по соседству живет моя учительница, ей 90 лет. Еще рядом женщина 93 лет, лежачая, за ней обычно ухаживают сотрудники соцзащиты. Как им-то уехать?
На мой взгляд, городская администрация должна была проехать по улицам с громкоговорителями. Сообщить людям, какие есть варианты эвакуации, что их ждет. Узнать, что им сейчас нужно. Но ничего этого не было сделано.
— Когда вы второй раз уехали из города?
— 7 августа в 13:00 у нас перестал работать стационарный телефон. Это стало последней каплей. Поэтому мы решили съездить в Курск и сообщить областным властям о ситуации. Забрали соседку, отвезли ее к родственникам — и прямым ходом в общественную приемную губернатора. Там оставили заявление — сообщили, что в городе нет воды, продуктов, связи, бензина, но до сих пор есть люди.
— По вашим ощущениям, 7 августа в городе много оставалось людей?
— Да. Я не знаю точно, сколько — но я видела, как люди ездят на велосипедах. Видела даже детей на улицах.
— Может быть, эти люди сами не хотят уезжать? И эвакуация им не нужна?
— Может, и так. Но это надо выяснить, понимаете. Надо хотя бы поговорить с ними, попробовать убедить уехать. Рассказать, где их устроят, какие гарантии предоставят. В конце концов, узнать, сколько их и что им нужно. Я в новостях видела, что в Белгородской области люди не уезжали из Шебекино — и туда им продукты возили.
— Но в Шебекино все-таки была попроще ситуация…
Здесь Ольга Дмитриевна первый раз теряется и не сразу находится с ответом.
— Тут все-таки непонятная ситуация,— говорит она наконец.— Все, что пишут про ситуацию в Судже,— это еще надо проверять. Поэтому мы сегодня поедем домой.
«Хоть бы поговорили с нами»
Очередь видна — и слышна — издалека. Почти триста человек стоят под палящим солнцем. Все разговаривают, звонят родственникам, окликают знакомых — и этот гам заглушает даже сирену ракетной опасности. На нее никто не обращает внимания — у людей здесь другие заботы.
Беженцы из Суджи и приграничных сел каждый день приходят на Белинского, 5 — в офис курской НКО «Домик добрых дел».
Очередь упирается во двор частного дома: люди рассказывают, что им нужно, и тут же получают необходимое, от продуктовых наборов до одежды и постельного белья.
На фасовке и раздаче заняты десятки волонтеров, но очередь все равно движется очень медленно — слишком много запросов. Периодически из «домика» выносят подносы с бутербродами, раздают бутилированную воду — все это мгновенно расходится. Раз в пару минут подъезжают машины — из багажников достают пакеты с продуктами и вещами, заносят в тот же двор. Броуновское движение.
В голове очереди растерянно озирается женщина в красной майке. «Мы 6 августа выехали из Суджи на своей машине, в чем были,— нервно рассказывает Татьяна.— Тогда еще относительно спокойно было — ну да, горели машины на трассе, но в целом мы более или менее нормально добрались. Но что нам теперь делать? Мы думали, что это быстро закончится, поэтому уехали, в чем были. А теперь живем у подруги — 12 человек в одной квартире». Она начинает всхлипывать: «Мы на Невского, 5 — в администрации — встали на учет как покинувшие Суджу. Но там ничего не сказали — как нам быть, на что рассчитывать. Просто записали, и все. Мы поехали сюда — подумали, хоть одежду какую-то дадут, у нас же ничего, совсем ничего нет. Дочь поступила в КГУ, у нее завтра собрание первого курса — ей даже не в чем пойти туда. А теперь у меня телефон сел и дочь я потеряла в этой толпе…» Женщина не выдерживает и начинает плакать.
В очереди понимают, что я журналист,— и меня сразу обступают другие взволнованные женщины. Они вываливают все, что у них накопилось за эти дни.
— Я хочу понять, где вообще наше государство? Где администрация? Хоть бы поговорили с нами. Мы же ничего не знаем вообще. Может, они тоже не знают, но хоть бы поддержали нас! Сказали бы — «родные, милые, мы тоже, мы с вами…» Но никого нет.
— Почему на сайте нет адресов ПВР? Куда записываться, куда звонить — ничего непонятно!
— Почему эвакуации ни хрена не было? Каждый убегал сам, как мог — под обстрелами, под дронами-камикадзе!
— Почему по телевизору врали до последнего? Говорили, что ситуация стабильная, что это небольшая ДРГ… Может, люди успели бы нормально выехать, с вещами.
— Донесите до государства, что мы хотим их видеть. Пусть государство нам скажет правду — чего нам ждать? Вернемся мы в дома наши или уже можно с ними проститься? Ну хоть бы какую-то крошку честной информации от государства!
— Просто не надо людям врать больше. Мы сами справимся, просто не надо нас обманывать,— раздраженно говорит крупная женщина — и остальные согласно кивают.
Мимо проходит волонтерка с подносом бутербродов. Я прошу показать мне, кто тут главный. Она кивает на голову очереди: «Зайдите во двор и поищите самого-самого усталого человека. Это будет наша Светлана».
Описание не помогает — все волонтеры во дворе выглядят очень уставшими. Наконец, мне показывают Светлану Козину.
— Расскажите, что это за место?
— Это наш «Домик добрых дел». Здесь мы несколько лет оказывали помощь курским малоимущим и многодетным семьям. Но когда мы узнали, что происходит в Судже, то решили быстро организовать пункт выдачи гуманитарной помощи.
— У вас это какой-то фонд?
— У нас даже нет фонда, мы просто группа помощи.
— А откуда все эти продукты и вещи?
Что и как работает в Курске и Липецке
— Привозят жители Курска. И люди со всей страны закупают на маркетплейсах с доставкой на наш адрес. Это даже лучше, чем переводить деньги — потому что у нас нет людей и времени куда-то ездить закупаться. Поначалу помощи было не так много, мы не особенно известны, но нам очень помогли наши звезды. Например, вчера позвонила Ида Галич (популярный блогер, телеведущая.— “Ъ”), спросила, чем она может помочь. Мы попросили разместить пост о том, что нам можно заказывать доставки. И вот мы за трое суток спали всего пару часов. Помощь мы раздаем с десяти утра до полуночи, ночью продолжаем фасовать, сортировать…
— Сколько у вас человек в команде?
— Вообще у нас 20 волонтеров, но сейчас гораздо больше — очень много людей пришло помогать. Я даже не знаю, как тут кого зовут.
— А скольким беженцам вы помогли?
— Точный подсчет мы не ведем, но по ощущениям — за эти три дня к нам обратилось несколько тысяч человек.
— Администрация области с вами как-то взаимодействует?
— Нет. Но я думаю, что нашей администрации сейчас и так тяжело, поэтому мы тут ни в коем случае не обижаемся. Мы все в этой ситуации должны поддерживать друг друга. У них сейчас совсем другие задачи, а наша задача — помочь соседям. Если бы администрации пришлось еще и с такими вещами разбираться, то можно было бы сойти с ума. Хотя мы уже, кажется, сошли.
Я выхожу из дворика за семьей, получившей набор гуманитарной помощи. Хмурый молодой мужчина несет несколько пакетов с продуктами, у его жены в руках пятилитровка воды, две девушки-подростка сжимают в руках наборы постельного белья, а совсем маленький мальчик в голубой бейсболке тащит подушку. Он единственный улыбается — и даже пытается на ходу танцевать в обнимку с подушкой.
Пока я разговаривал с беженцами, фотограф «Ъ» Толя Жданов уехал со спецкором «Комсомолки» Александром Коцем — они решили еще раз попробовать добраться до Суджи. Через пару часов Толя прислал сообщение «Тут дрон» — и пропал из сети. Через очень длинные полчаса он перезвонил и рассказал: «Доехали до окраины Суджи, даже табличку сфотографировали. Еще сняли ту самую скорую, в которой погибли врачи после удара дроном. А потом заметили дрон, развернулись и по газам. Сначала один за нами взорвался, потом и второй. Там ведь рядом на трассе еще легковая машина ехала — мужики собирались вывозить людей из города. Надеюсь, они целы…»
«Простые люди очень недоумевают»
Списка ПВР Курска действительно нет в открытом доступе. Пресс-служба областной администрации дает адрес пункта временного размещения «Олимпиец». Вообще это детский спортивный лагерь на окраине города — у реки, в сосновом лесу. Тут чистый свежий воздух, очень тихо, люди спокойно прогуливаются около красивых домиков, дети носятся на спортплощадке.
Все, с кем я говорю, рассказывают одну и ту же историю — выехали из Суджи 6 августа, после первых обстрелов, добрались до Курска, позвонили по номеру 112, зарегистрировались в администрации и получили направление в этот ПВР.
Конечно, они переживают за оставшиеся в Судже дома — но все-таки не так нервно, как измученные неопределенностью люди в очереди за гуманитарной помощью. Пожилая женщина даже угощает меня печеньем — у нее сегодня день рождения. Ей звонит родственница и они долго разговаривают. «Если нас отсюда выгонят, то мы к вам приедем. У нас тут война, Симочка, представляешь — настоящая война…» — певуче рассказывает женщина в трубку.
Администратор ПВР обещает, что «выгонять» никого не будут. По ее словам, в одном из корпусов уже больше двух лет живут беженцы из Донецкой области — и будут жить столько, сколько потребуется: «У нас вообще частная организация, государство компенсирует около 400 руб. за питание и 900 руб. за проживание в сутки на человека. Это, конечно, совсем не рыночная цена, но что делать — надо помогать стране, надо людям помогать». Она заверяет, что в ПВР попадают без блата, на общих основаниях: «Люди обращаются в МЧС, те звонят нам и спрашивают — готовы принять столько-то человек? Если есть места, то принимаем». В первый день приграничного обострения лагерь заселил 44 беженца из Суджи, во второй уже 54. Всего здесь 386 человек.
На веранде одного из корпусов расположились сотрудники Следственного комитета. Обложившись бумагами, они опрашивают беженцев — как потерпевших по уголовному делу. Подробностей не рассказывают и даже не называют номер статьи УК: «С журналистами нам общаться нельзя». Но фабулу дела можно подглядеть в разбросанных на столе бланках: «Неустановленные лица из числа военнослужащих вооруженных формирований Украины… действуя организованной группой… совершили обстрел объектов гражданской инфраструктуры и позиций подразделений ВС РФ и ПС ФСБ РФ. В результате указанных преступных действий убиты военнослужащие и гражданские лица, а также причинен имущественный и моральный вред».
— А у вас нет свежей информации о том, что сейчас происходит в Судже? — спрашивает женщина, ожидающая своей очереди на опрос.— Мне родственница из Запорожья написала — говорит, по их телевизору уже рассказывают, что над Суджей украинские флаги.
— Вам с Украины об этом написали? — удивленно уточняю я.
Дмитрий Дризе о версиях событий в Курской области
— Ну да. У нас всю семью так раскидало… Мать моя живет под Мелитополем, дядька в Павлограде, одна тетка в Днепропетровске, другая в Одессе. А сестра мужа сама из Суджи, но живет на хохляцкой части Запорожья. Она еще в советское время туда уехала по распределению, потом дети родились — в общем, осталась. Поэтому я так радовалась, когда наши в Запорожье наступали — думала, что их город присоединят и вся семья соединится. Но не успели, не получилось. Только мать в России теперь живет. Я так молила Бога: «Господи, хоть бы наши отрезали нам эту территорию, где мама». И думала, что Бог услышал мои молитвы. А теперь не знаем, что завтра будет — как бы не пришлось и отсюда бежать. Мать звонит второй день, зовет к ним под Мелитополь. Но где гарантия, что хохлы туда не кинутся?
— А что еще родственники с Украины вам говорят?
— Тетка из Днепропетровска от нас отреклась. После 2014 года мы еще дружили, а в 2022-м она сразу начала: «Вы фашисты, вы захватчики!» Я ей объясняю: «Ну Маша, ну при чем здесь это, мы же семья…» Но она перестала с нами общаться. Вообще у нее муж бандера, с Западной Украины — он, наверное, ей мозги промыл.
Дядя из Павлограда звонит иногда — но все разговоры только про погоду и здоровье. Про войну и он ни слова, и мы. А сестра мужа даже звонить боится — у них ведь прослушивают разговоры с Россией. Поэтому она обычно присылала нам по «Вотсапу» открытки — и больше ничего. Последний раз мы в 2016 году виделись, столько лет уже прошло…
Женщина замолкает, а потом нервно усмехается:
— Я думала, мы их заберем — а тут, получается, нас забирают.
— И что вы об этом думаете?
— Думаю, что у нас в Министерстве обороны нету ни Жукова, ни Рокоссовского. Оказалось, у нас там только коррупция сумасшедшая. Вот сейчас сажают генералов одного за другим — а простой народ смотрит и думает: «Вы что, с такими людьми собирались войну выиграть?» Ну это же не игрушки, не танковый биатлон! Простые люди очень недоумевают. У нас в 2022 году был такой искренний подъем патриотизма. Все для фронта, все для победы — люди и сети плели, и чего только не делали. А потом увидели, что все не так идет, как должно. И начали задумываться — кто вообще эти планы составлял? Может, не надо было ребят сразу на Киев бросать? Может, нам сначала надо было Донбасс освободить? И почему хохлы десять лет готовились, а мы десять лет с западниками договаривались? Они свое лицо на Олимпиаде показали — сатанисты и пидорасы. Чего теперь жаловаться, что они нас обманули. Простой народ смотрит и не понимает, как вообще можно было верить таким людям.
А еще мы не понимаем, почему нам не говорят правду. Враг зашел на нашу территорию, а по телевизору мусолят: «Это чрезвычайное происшествие». Какое происшествие, когда чужие танки на нашей земле! Это война уже конкретная!
Она распаляется, говорит все громче и резче. Я начинаю всерьез переживать, как бы эта откровенность не вышла ей боком. Дождавшись паузы, со значением киваю на сидящих рядом сотрудников Следственного комитета:
— Лучше здесь потише говорить о таком…
Женщина удивленно смотрит на меня:
— А они что, какие-то другие люди? У них те же самые мысли в голове, я уверена. Потому что сейчас у всех такие мысли в голове.
Вечером я позвонил Ольге Дмитриевне — и с облегчением услышал, что она решила пока не возвращаться в Суджу. Даже ей это кажется слишком опасным.
Днем 9 августа добровольную эвакуацию объявили в Рыльске.
Фотогалерея
Курская область в объективе «Ъ»
